— Да, что-то вроде того. Это мое последнее увлечение. Однако вся переписка на французском. Вы его знаете? Впрочем, все равно — это тайна. Мой отец ненавидит француженок. А мне приходится применять всевозможные уловки, чтобы он никогда не увидел эти письма. Уверяю вас! Не знаю уж, что вы подумали о моих манерах… Но мне кажется, вы собирались выйти и подышать свежим воздухом. Вам легче? Пойдемте. Обопритесь о мою руку!
Поскольку шкатулка с табаком разбилась, молодому Рейнору негде было спрятать письма и фотографию, и он запихнул их вместе с обрывком розовой ткани во внутренний карман своего пальто, а потом взял инспектора Клика за руку, явно собираясь выпроводить его из своих апартаментов.
Теперь детективу и в самом деле ничего не мешало отправиться на свежий воздух. Его очень интересовало, какая связь существует между молодым Рейнором и Марго. Однако сыщик не хотел выдать себя раньше времени, а посему подчинился неизбежному — позволил сыну генерала вести себя, хотя и сделал вид, что ему стало лучше.
Однако в создавшейся ситуации были и плюсы. Теперь инспектор без возражений станет свидетелем встречи Джефа Клаверинга и леди Кэтрин Фордхэм, причем в качестве больного человека — а таковые всегда в той или иной степени являются объектом женского внимания. Вообще-то Клик рассчитывал подстроить ситуацию таким образом, чтобы леди Кэтрин стала порхать вокруг него. Так и Джеффри Клаверинг окажется рядом, и инспектору удастся хорошенько изучить его. Но при этом он боялся, что потеряет возможность разобраться в том, что связывало Гарри Рейнора и Марго. Простой факт, что молодой человек так тщательно прятал серебряную коробку с письмами и фото, само по себе говорило о многом. Вряд ли он скрывал эти письма от отца. И поэтому инспектор не стал препятствовать молодому Рейнору вывести его из комнаты.
— Тошнит, старина, голова идет кругом, — ответил инспектор Клик в ответ на повторный вопрос сына генерала. Они не спеша спустились по темной лестнице. — Кружится, словно волчок. Если бы я был дома, то, наверное, пошел бы и лег в постель, словно ребенок. А если разлечься у вас, то тут окажутся двое больных на одном этаже. Или лорд Улмер «отдыхает» на первом?
— Да, он там. Вторая дверь по коридору от лестницы. Но говорите тише, старина, а то можете потревожить его. Больные спят, словно кошки, один глаз и оба уха всегда настороже. А лорд Улмер может спать круглые сутки… Еще секундочку, потерпите! Что с вами, господин Барч?
А заволновался и спросил он потому, что Клик неожиданно качнулся, а потом, согнувшись, прислонился к перилам, словно хотел передохнуть.
— Все в порядке. Но я чувствую себя словно гнилой пень, — ответил он. — Подождите секундочку…
После этого инспектор чуть приподнял голову и застонал, а сам, внимательно оглядев коридор, определил дверь, ведущую в апартаменты лорда Улмера.
— Хорошо… спасибо… Боль чуть отпустила, старина, — продолжал он, запомнив расположение дверей и прикинув, куда выходит окно его комнаты — скорее всего, это было второе окно левого крыла дома. — Подвиньтесь. Давайте пойдем дальше.
И тяжело опершись на молодого Рейнора, инспектор Клик продолжил спуск.
Задержка, пусть даже и пустяковая, вызванная опрокинутой табакеркой, ничуть не повлияла на дальнейшее развитие событий. И хотя Клик хотел вовремя воссоединиться с остальными обитателями усадьбы, чтобы стать свидетелем встречи Джеффри Клаверинга и леди Кэтрин Фордхэм, автомобиль подъехал к крыльцу чуть раньше, а так как генерал, госпожа Рейнор, Алиса и леди Кэтрин находились на веранде, инспектор опоздал. Когда он со своим спутником доковылял до веранды, на ее ступенях уже шел оживленный разговор.
Существует некая, едва различимая магия влюбленности, которая рассеивает все иные эмоции. Несмотря на всю серьезность ситуации, леди Кэтрин буквально лучилась от счастья. То же чувство, пусть даже чуть в меньшей степени, было написано на лице Джеффри Клаверинга. Не требовалось особой проницательности, чтобы заметить, как тяготит влюбленных светская беседа — они, без сомнения, хотели поговорить наедине.
Появление Клика и рассказ молодого Рейнора о том, как его гостю неожиданно стало плохо, переключили внимание всех собравшихся на инспектора. Как и предполагал сыщик, он стал главным объектом внимания леди.
— Этому несчастному стало плохо, — объяснил молодой Рейнор, подводя инспектора к большому плетеному стулу. — По-моему, тут все дело в желудке, если я правильно разобрал симптомы. Могу поспорить, что всему виной тот самый сыр, что мы ели на завтрак. Он и собаку убил бы. Надо вызвать повара, и пусть он сам съест все остатки сыра… А, это вы, Клаверинг; как у вас дела? Выглядите, словно у вас все в порядке… ведь так? И это тот человек, кому только вчера дали от ворот поворот?
Замечание было произнесено столь весело, словно говоривший подразумевал какую-то шутку, которая должна рассмешить всех окружающих, такую, что даже его недалекая мать должна была ее понять.
— Гарри, дорогой, как ты можешь? — спросила она укоризненно, в то время как молодой Клаверинг покраснел до корней волос, а обе девушки от возмущения даже сказать ничего не смогли. — Дорогой мой мальчик, ты должен думать о том, что говоришь.
— Ха! — хрюкнул переполненный отвращением генерал. — Лучшее, что он мог сделать, так это вообще не говорить. Мне кажется порой, Гарри, что ты всю ночь лежишь с открытыми глазами и думаешь, какую бы очередную гадость сказать на следующий день. И это ты делаешь постоянно.